Леонид Филатов был человеком не просто талантливым, он был разносторонне одарённым и при этом обладал огромной работоспособностью. Сегодня даже сложно однозначно ответить на вопрос, кем был он в первую очередь: драматургом или поэтом, актёром кино и театра или телеведущим или режиссёром. Филатову всё удавалось с блеском. Сам он признавался, что «живёт быстро» и так хотел, чтобы жизнь хотя бы немного замедлила ход.
В последний год жизни актёр провёл практически в больничной палате. Последнее своё стихотворение он посвятил внучке Оле, которая, по его словам, и удерживала его ещё на этом свете.
О, не лети так, жизнь, слегка замедли шаг.
Другие вон живут, не спешны и подробны.
А я живу - мосты, вокзалы, ипподромы.
Промахивая так, что только свист в ушах
О, не лети так жизнь, уже мне много лет.
Позволь перекурить, хотя б вон с тем пьянчужкой.
Не мне, так хоть ему, бедняге, посочувствуй.
Ведь у него, поди, и курева -то нет.
О, не лети так жизнь, мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр. Дай прочитать афишу.
И пусть я никогда спектакля не увижу,
Зато я буду знать, что был такой спектакль
О, не лети так жизнь, я от ветров рябой.
Мне нужно этот мир как следует запомнить.
А если повезет, то даже и заполнить,
Хоть чьи-нибудь глаза хоть сколь-нибудь собой.
О, не лети так жизнь, на миг хоть, задержись.
Уж лучше ты меня калечь, пытай, и мучай.
Пусть будет все - тюрьма, болезнь, несчастный случай.
Я все перенесу, но не лети так, жизнь...
Тот клятый год уж много лет,
я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестёр,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле туда,
на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженное ели,
глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал и солнце остывало
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: деда погоди.
Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных гости,
но и в палате слышал Олин голос:
дай руку деда, деда погоди…
И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди,
я вижу как с другого края поля
ко мне несётся маленькая Оля
с истошным криком: « дедааа погодии…»
И я гожу, я всё ещё гожу
и кажется стерплю любую муку,
пока ту крохотную руку
в своей измученной руке ещё держу.