Случай в церковной лавке православного храма
Может, уже и впрямь «бояться надоело», как говорил симоновский старшина из "Живых и мёртвых", который тащил на себе «сорокапятку» из-под города Бреста, но от имени Збигнев, ассоциируемого именно с Бжезинским, я ничуть не вздрогнул.
Хотя, по правде говоря, менее всего в церковной лавке православного храма я надеялся услышать имя заклятого клеветника России-матушки.
— Имя сербское? — вежливо осведомилась миловидная служка, принимая поминальную записку у прихожанина, который оказался прямо передо мной.
— Польское, — ответил я, хотя, конечно, никто меня об этом не просил: бывает, встреваю, но тут-то ведь конкретно по делу!
Услышав, что Збигнев, раб Божий, ещё к тому же католик, женщина вдруг засомневалась, и в очереди, естественно, произошла заминка, поскольку начались дебаты: записывать Збигнева или вычеркнуть из каких бы то ни было списков?
Недовольный прихожанин стал понемногу ворчать, что везде Збигнева берут — и в Белоруссии, и в Москве, а в Сибири, видите ли, почему-то зажимают. Но тут в церковную лавку между делом заглянул батюшка, и дискуссия благополучно разрешилась — естественно, не в пользу Збигнева и его православного родственника.
…Я шёл домой и думал, что мы, православные, всё драпаем и драпаем и уже вплотную подошли к экуменизму, оказавшись в двух шагах от слияния с католичеством. Стирание, так сказать, граней — это в нашей державе уже проходили.
Откуда же придёт спасение России? Может, и впрямь из Сибири? Ведь пришло же оно и в 41-м, и побежали от стен православной столицы все ироды, предшественники нынешних и завтрашних бжезинских. Мало им не показалось!
Может, уже и впрямь «бояться надоело», как говорил симоновский старшина из "Живых и мёртвых", который тащил на себе «сорокапятку» из-под города Бреста, но от имени Збигнев, ассоциируемого именно с Бжезинским, я ничуть не вздрогнул.
Хотя, по правде говоря, менее всего в церковной лавке православного храма я надеялся услышать имя заклятого клеветника России-матушки.
— Имя сербское? — вежливо осведомилась миловидная служка, принимая поминальную записку у прихожанина, который оказался прямо передо мной.
— Польское, — ответил я, хотя, конечно, никто меня об этом не просил: бывает, встреваю, но тут-то ведь конкретно по делу!
Услышав, что Збигнев, раб Божий, ещё к тому же католик, женщина вдруг засомневалась, и в очереди, естественно, произошла заминка, поскольку начались дебаты: записывать Збигнева или вычеркнуть из каких бы то ни было списков?
Недовольный прихожанин стал понемногу ворчать, что везде Збигнева берут — и в Белоруссии, и в Москве, а в Сибири, видите ли, почему-то зажимают. Но тут в церковную лавку между делом заглянул батюшка, и дискуссия благополучно разрешилась — естественно, не в пользу Збигнева и его православного родственника.
…Я шёл домой и думал, что мы, православные, всё драпаем и драпаем и уже вплотную подошли к экуменизму, оказавшись в двух шагах от слияния с католичеством. Стирание, так сказать, граней — это в нашей державе уже проходили.
Откуда же придёт спасение России? Может, и впрямь из Сибири? Ведь пришло же оно и в 41-м, и побежали от стен православной столицы все ироды, предшественники нынешних и завтрашних бжезинских. Мало им не показалось!